|
Имя заслуженной артистки России, лауреата Государственной премии Ульяны ЛОПАТКИНОЙ, примы-балерины прославленной труппы Мариинского театра, вновь, после двухлетнего перерыва, появляется на афишах. В годы расцвета своей славы она оставила сцену, чтобы стать матерью, затем перенесла серьезную операцию. Сейчас Ульяна готовится выйти на родную сцену, первым балетом станет "Шехеразада", в которой она исполнит партию Зобеиды. Зрители с нетерпеливым интересом ожидают, какой будет балерина на новом этапе своего творчества. Накануне первого выступления Ульяна Лопаткина ответила на вопросы нашего корреспондента.
- Известие о том, что вы на неопределенное время покидаете сцену, повергло в уныние всех любителей балета. С какими чувствами и мыслями вы возвращаетесь? Ведь любой перерыв в работе, какими бы причинами он ни был вызван, всегда становится временем размышлений.
- За этот срок я успела очень соскучиться по театру. И это, пожалуй, главное чувство. Возвращение сопровождается неким волнением и даже страхом. Вернуться в профессию достаточно непросто, потому что за столь долгий перерыв естественна полная потеря профессиональной формы. Лучший помощник в данном случае - время. Думаю, что именно оно даст возможность восстановить утраченное без особых потерь.
- В мае 2003 года вы приняли участие в гала-концерте мировых звезд оперы и балета в Мариинском театре. В зале присутствовали высокие гости, прибывшие на празднование 300-летия Санкт-Петербурга. Как вы чувствовали себя на сцене?
- Тогда я танцевала очень осторожно. Скорее "нащупывала" сцену. Благо, что у меня в репертуаре есть шедевр Михаила Фокина "Умирающий лебедь", который не требует выполнения технически сложных деталей. В этой миниатюре нет прыжков, резких движений, технически он оказался мне по силам.
В любом классическом спектакле, о котором я тогда не могла и подумать, технических задач намного больше. В "Лебедином озере", например, два часа сложнейшей хореографии и 32 фуэте "под занавес" третьего акта. Моя нога весной еще не могла выдержать такой нагрузки.
- А сейчас чувствуете уверенность и силу?
- Пока не могу ответить на этот вопрос. Одно дело - справляться с нагрузкой в репетиционном зале, и совсем другое - выдержать от начала до конца полноценный спектакль. Поэтому я бы не торопилась утверждать, что все трудности пройдены и я вернулась окончательно. Точнее сказать, что я начинаю возвращаться и нахожусь в самом начале долгого пути.
- С мая прошло более полугода, все это время вы репетировали?
- На этот период пришлись отпуск и гастроли Мариинского театра. Они планировались заранее, а их продолжительность была связана с ремонтом и реконструкцией театра. Даты ремонта были изменены, а гастроли, естественно, состоялись, и я принимала в них участие. Для меня они оказались хорошей возможностью попробовать свои силы.
На гастролях танцевать не так страшно. В Петербурге я ощущаю особо пристальное внимание и со стороны зрителей, и со стороны прессы. Это психологически осложняет выход на сцену, повышает ответственность. А во время турне, вдали от дома, все - в строю, все вместе, в колее. Так что в атмосфере напряженного гастрольного графика работать даже легче.
В Америке я танцевала Зобеиду в "Шехеразаде", акт "Бриллианты" в "Драгоценностях", в Японии дважды "Лебединое озеро".
- После чего сложнее было входить в форму: после родов или после перенесенной операции на ноге?
- Не думаю, что говорить об этом интересно. Тем более что в моей жизни эти события почти совпали. Я пыталась восстановиться после родов и не смогла, потому что вновь стала болеть нога. Пришлось решиться на операцию. И врачи, и друзья старались меня поддержать, рассказывали, что подобные операции успешно делают в Нью-Йорке, есть специально разработанный курс реабилитации, после которого артисты продолжают танцевать. Это мне помогло обрести уверенность. Да и выхода у меня другого не было - даже самое простое движение доставляло сильную боль. Операция была в начале февраля 2003 года, и спустя месяц-полтора я начала потихоньку заниматься специальной гимнастикой, а потом - делать легкий балетный экзерсис у станка.
После родов, я думаю, приводить себя в форму легче. Этот процесс воспринимается как естественный, и можно смело давать себе нагрузку. А вот после операции невольно осторожничаешь, постоянно помнишь о том, что тебе что-то вырезали-отрезали. Эта боязнь тоже естественна.
- Вы танцевали у разных хореографов. Чей мир вам ближе, интереснее, в каком чувствуете себя свободнее?
- Для того чтобы знать стиль, владеть им, нужно станцевать не один балет того или иного хореографа. Я танцевала, конечно, Ноймайера, но это были небольшие фрагменты, очень избранные. В основном же в моем репертуаре классика XIX века, балеты Фокина и Баланчина, во многом построенные на классике. Если говорить о том, где я свободнее себя чувствую, то не могу сказать, что классика вообще дает какую-то свободу. Скорее, ты зажат в очень четкие и строгие рамки рисунка. И порою это достаточно мучительно - добиваться свободы в этой заданной форме. О том, что в стиле contemporary dance танцовщица чувствует себя намного свободнее, я могу судить по незначительным пробам на репетициях.
- Какие репетиции вы имеете в виду?
- Итальянский хореограф Мауро Бигонзетти, который возглавляет сейчас труппу современного танца Aterballetto, пытался поставить балет у нас в театре, но опыт не был доведен до конца. Участвовать в репетициях мне было интересно. Правда, я поняла, что мне не хватает физической подготовки, элементарной "накачанности", если говорить современным языком, для исполнения мощных и стремительных движений.
- Ваш любимый балет классического репертуара?
- Люблю "Лебединое озеро". Но самый близкий образ, наверное, Никия в "Баядерке". Я чувствую эту грустную историю о любви и предательстве. К тому же это трагедия, и трагедия о том, как обстоятельства жизни разводят людей. То есть сюжет весьма современен, и в моем сердце он находит бЧльший отклик, чем сказочные мотивы. Как, например, в "Спящей красавице" - спектакле, который мне тоже очень нравится. Но вы спросили об одном балете. Это - "Баядерка".
- А когда в России вы станцуете "Лебединое озеро" и "Баядерку"?
- "Лебединое" я должна станцевать 5 февраля, а выход в "Баядерке" будет зависеть от репертуара. Сейчас в театре репетируется праздничная программа к столетию Джорджа Баланчина и начинается подготовка новых балетов Уильяма Форсайта.
- Будете ли вы заняты в новой работе?
- Я бы не хотела форсировать события. Мне нужно постепенно вернуться в свой репертуар и только потом думать о новых спектаклях. Пока приходится дозировать нагрузку - у меня прооперирована опорная нога, на которой вертится фуэте. К счастью, "Лебединое озеро" в Японии получилось, и никаких осложнений не последовало.
- Для вас имеет значение, кто ваш партнер? С кем будете танцевать?
- Конечно, с кем танцуешь, очень важно, ведь работа делается вместе с партнером. От дуэта зависит уровень спектакля. На гастролях мы танцевали с Данилой Корсунцевым. Еще один мой партнер - Евгений Иванченко.
- А разве он не в Большом театре, с Анастасией Волочковой?
- Его право выбирать, с кем и когда танцевать. Он работает с Анастасией Волочковой часто, ей тоже нужен партнер. Евгений танцует и в Москве, и в Санкт-Петербурге. В этом сезоне в Мариинском театре я его вижу гораздо чаще, чем обычно, и мы планируем с ним танцевать ряд спектаклей.
- Есть ли у вас кумиры в области балета?
- Я стараюсь жить, придерживаясь Божиих заповедей. Одна из них - не сотвори себе кумира. Я очень боюсь отношения слепого подобострастия. Так что кумиров у меня нет, но есть артисты, которых я уважаю за талант, трудолюбие, вкус. Испытываю глубокое почтение перед актерами старшего поколения. Для меня интересны художники, которые сочетают в себе дар танцевальный и актерский: Екатерина Максимова, Владимир Васильев, Марис Лиепа. Нравятся Александр Годунов, Михаил Барышников. Восхищаюсь своим педагогом - Нинелью Александровной Кургапкиной. Думаю, что пока мне еще не дано до конца понять, как тяжело быть ответственным не за самого себя, а за другого человека, за ученика.
- Как удается совмещать работу и воспитание дочери? Не расскажете ли о своей Машеньке?
- Она уже большая девочка - ей год и семь месяцев. Возраст замечательный, и я с грустью думаю о том, что он скоро пройдет. И действительно, вижу, как с каждым днем Маша взрослеет, сладкое младенчество уходит. Утром, когда я иду в театр, отвожу ее к бабушке и дедушке. Возвращаясь с работы, забираю домой. Утро, вечер, все свободное время, по мере сил я стараюсь быть вместе с дочкой. Хочется больше времени проводить рядом с ребенком, видеть, чувствовать, как он растет, какие желания у него возникают. Пытаюсь приблизиться к ее интересам и не пренебрегать какими-то "важными" детскими проблемами, которые взрослым подчас кажутся малозначительными. Машенька впитывает все, что видит у мамы и папы, бабушки и дедушки. Она, несомненно, делает свои выводы именно сейчас, и я стараюсь помогать ей в этом.
- Вы не будете против, если Маша решит стать балериной, как мама?
- Об этом еще очень рано думать. Для балета нужны особые данные, которые проявляются позже. Профессия эта очень тяжела, и далеко не все получают ту отдачу, о которой мечтается, когда учишься. Я говорю не только об успешном (правда, мне не нравится это слово) пути, который чаще называют карьерой. Даже в творчестве не всегда бывают интересные работы, которые восполняют неимоверно тяжелый, изнурительный труд, работу через "не могу", когда надо скрыть все усилия, всю смертельную усталость. К тому же наша профессиональная жизнь очень коротка, она не дает уверенности в завтрашнем дне. В какой-то момент заканчиваются физические ресурсы, и ты уже не можешь заработать балетом себе на хлеб.
Поэтому я буду рада, если Маша освоит более надежную профессию, ту, что даст ей удовлетворение, радость и возможность обеспечить себя. Но решать будет, конечно, она сама, когда подрастет.
- Нередко служение балету заставляет отказываться от радости материнства. Вы же решились на этот шаг в период расцвета вашей карьеры...
- У меня не было никаких внутренних противоречий. Желание иметь детей возникло задолго до того, как я вышла замуж. Это желание все годы зрело и превратилось в уверенность, что я обязательно стану матерью. К тому же на тот момент у меня было состояние патологической усталости, физической и душевной загнанности. На фоне этого всплыли последствия травм, которые не позволяли с полной отдачей работать в том ритме и в том режиме, которые сложились в театре. Для меня оторваться на время от бесконечной гонки и окунуться в другую жизнь было счастьем.
- Вы - любимица зрителей и профессионалов. Уникальная популярность, участие в официальных мероприятиях не мешают ли в жизни? Не устаете от повышенного внимания?
- Я - одна из многих и никакой собственной уникальности не испытываю. Усталость наступает после непрерывной физической работы. Ответственность, связанная с исполнением сольных партий, ускоряет процесс переутомления. Изнуряет не присутствие на презентациях или участие в пресс-конференциях, а та работа на сцене, которую ты должен выполнить на высоком уровне и с полной отдачей душевных и физических сил.
Можно говорить красиво, грамотно, складно, можно быть на виду у всех, но это совершенно не связано с работой. Человек проверяется в деле. Постоянно чувствую, что должна выдать высокий уровень, которого ждет зритель. Речь не только о технике и чистоте исполнения - это для солиста само собой разумеющееся, норма. Тяжело заполнять спектакль душой. Слов в нашем искусстве нет, лица часто не видно, а ты должен так себя настроить, чтобы "струна зазвучала". Иногда даже не знаешь, что для этого нужно сделать, и одолевает страх: получится спектакль или нет. Вот от него-то, от этого страха, и устаешь.
- А как вы настраиваете эту "струну"?
- Это процесс непрерывных раздумий: в зале, на репетициях, ночью в постели, в магазине. Где угодно и постоянно.
- Узнают ли вас на улице?
- Раньше балетным было проще - их не узнавали: на лицах артистов много грима, и балетная сцена расположена далеко, да еще и отделена от зала оркестром. На телевидении не было такого количества передач, где артисты балета появляются без грима. В наше время интерес телевидения к личностям артистов балета сыграл свою роль: иногда меня узнают.
- Говорят, что вы человек замкнутый?
- Со своими друзьями могу быть совершенно другой, диаметрально противоположной - если бы кто-то из коллег увидел меня в минуты общения с близкими людьми, наверное, не узнал бы. В театре я замыкаюсь, чтобы сосредоточиться.
- Никому не удавалось сделать вас героиней скандальной хроники. Интервью - это не всегда "жареные факты", почему же вы так редко соглашаетесь на встречи с журналистами?
- Не хватает душевных сил, да и не хочется часто обнажать свой внутренний мир. Бывает даже совестно акцентировать внимание на каких-то простых, личных вещах, говорить о том, что ты делаешь, как думаешь. Что об этом бесконечно говорить? Лучше, если есть что сказать, высказаться на сцене. А то бывает - интервью, телепрограммы, радиоэфиры, чувствуешь повышенное внимание, уважение, а потом выходишь на сцену - и прокол, пустота. Это несоответствие - самое неприятное из тех, что могут быть. После всей "светскости" растрачивается сосредоточенность, теряется внутренняя строгость. Вроде все было, но расплескалось по сторонам. Это происходит как закономерность. К тому же не хочется пустословить, честно говоря.
Елена ФЕДОРЕНКО
"Культура" №3 (7411) 22 - 28 января 2004
|